Российская империя не имела заморских колоний, однако это не мешало русским ощущать свою причастность к «бремени белого человека». В конце XIX – начале XX века отечественные домохозяйки покупали кофе в «магазинах колониальных товаров», а подростки зачитывалась книгами о покорении Америки и Африки. Неудивительно, что крупные города России затронула европейская мода на «человеческие зоопарки» – для публики это был единственный шанс воочию увидеть туземцев из далёких стран.
На заре своего развития зоологические сады ещё мало отличались от примитивных зверинцев и парков развлечений, а потому возможность показывать в них не только животных, но и людей не казалась европейцам дикой. События «гонки за Африку» – раздела континента между великими державами – пробудили общественный интерес к чернокожим. Публика была не прочь увидеть и коренных жителей других материков – канадских эскимосов, индейцев Южной Америки и прочих. Впервые показом аборигенов в зоопарках занялся в 1874 году немецкий предприниматель Карл Гагенбек. «Антропологические выставки» устраивались в Лондоне, Берлине, Антверпене и десятке других европейских городов. В Российской империи «человеческие зоопарки» могли увидеть жители Варшавы, Риги, Санкт-Петербурга и Москвы.
«Выставки людей»
Как пишет доктор исторических наук Мария Лескинен, в России первым начал показывать туземцев владелец Санкт-Петербургского зоосада Эрнест Рост. Он сотрудничал с Карлом Гагенбеком и организовывал «гастроли» его трупп. В 1879 году Рост привёз в Петербург зулусов, в 1880-м – «караван нубийцев». В следующие годы пришёл черёд южноафриканских бушменов и сингалов с острова Цейлон.
Туземцы жили в специально для них выстроенных «деревнях», показывая зрителям свой быт в «естественных» условиях. Несколько раз в день они демонстрировали этнические танцы и «военные упражнения», имитировали охоту. Пока посетители ходили между хижин, чёрные дети выпрашивали у них мелкую монету. Как проходили представления, можно прочитать в дневнике писателя Алексея Конорова. 28 сентября 1896 года он посетил зоосад в Санкт-Петербурге: «Зашёл посмотреть дикарей – дагомейцев. Сперва проделывает военные эволюции под убийственную игру собственных музыкантов, которые трещали немилосердно руками по барабанам. Дикари небольшого роста, все части тела, кроме ног, покрыты, да иначе и невозможно при нашей сентябрьской погоде. Рёв и барабанный бой заставили многих даже уйти раньше окончания представления. Затем дагомейцы неистово плясали» (цитируется по сайту проекта «Прожито»).
Не отставал от зоосада и петербургский луна-парк. В 1912 году он показал горожанам «Деревню сомалийцев». Как писали тогда газеты, негры под светом электрических лампочек блестели «словно хорошо вычищенные гуталином». Сомалийцы устраивали танцы и демонстрировали метание копий. Вместе с тем, зрители могли познакомиться и с традиционными африканскими ремёслами – в «деревне» имелись хижины сапожника, оружейника, резчика.
Этнографическими выставками славился и московский Зоологический сад, который посещала не только досужая публика, но и весьма известные личности. Есть фотоснимок 1892 года, на котором запечатлён Лев Толстой на фоне африканских хижин. Присев на невысокую ограду, к писателю наклонила голову негритянка с короткой стрижкой. К слову, сам факт посещения «человеческого зоопарка» не даёт оснований обвинять Толстого в расизме – писатель относился к неграм с большим сочувствием, а зверства европейских колонизаторов в Африке он обличал ещё в раннем рассказе «Люцерн» (1857).
Иногда к «этнографическим выставкам» относят и показ российских инородцев Крайнего Севера (ненцев, саамов, коми). Но эти народы устраивали в Петербурге «шоу» ещё в середине XIX века: наезжая целыми семьями в зимнее время, они ставили чумы и катали горожан на оленях.
Реакция зрителей
Как правило, русские относились к гастролирующим туземцам с большой теплотой и симпатией. К примеру, приезд индейцев из Небраски на рубеже XX века привёл москвичей в такой восторг, что на станции Московско-Брестской железной дороги зрители устроили овации и кричали «Ура!». Восстанавливать тишину пришлось полиции – но многие искренне не понимали, почему они не могут аплодировать «диким индейцам».
В «человеческие зоопарки» зрителей влекло не только любопытство, но и жажда эротических впечатлений. Негритянки часто представали на публике с обнажённой грудью, что вызывало живой интерес у русских мужчин. Яркие воспоминания об африканских «невольницах» остались, например, у Бориса Пастернака, который видел «отряд дагомейских амазонок» в 11 -летнем возрасте в Зоологическом саду.
«Первое ощущенье женщины связалось у меня с ощущеньем обнажённого строя, сомкнутого страданья, тропического парада под барабан», – признавался Пастернак в «Охранной грамоте».
Другие зрители испытывали не возбуждение, а возмущение, особенно если туземцев сажали за решётку наподобие диких зверей. Художник-передвижник Николай Касаткин на основе реального события написал картину «В Зоологическом саду». Полотно изображало негритянку, которая, испытывая материнские чувства к белому мальчику, пришедшему в зоопарк с матерью, тянется сквозь прутья, чтобы поцеловать ребёнка.
«Эту картину Касаткин по-слал в подарок президенту Североамериканских Штатов в связи с вопросом о неграх», – вспоминал художник Яков Минченков.
Судьба туземцев
Жизнь туземцев, участвовавших в «антропологических выставках», была непростой. На публике они могли выступать лишь в тёплые месяцы, в остальное время года «разумным экспонатам» приходилось как-то выживать. В 1909 году российский антрополог Аркадий Элькинд исследовал «уроженцев Дагомеи и соседних с ней местностей», которые давали представления в московском Зоологическом саду.
Африканская труппа насчитывала 30 человек, включая 22 мужчин и трёх женщин. Описывая их физическое состояние, Элькинд отмечал недостаточность питания и склонность туземцев к неумеренному употреблению алкоголя, к которому они пристрастились за время «кочевья» по Европе.
Стоит отметить, что в России коренных жителей дальних стран спаивали явно не со зла. По свидетельству журналиста «Русских ведомостей» Александра Лукина, тем же индейцам Небраски москвичи по приезде выставили несколько ящиков «огненной воды». По ночам после представлений их возили по трактирам и прочим увеселительным заведениям.
По-видимому, со временем туземные труппы распадались, и отдельные артисты показывали публике шоу, уже весьма далёкое от их жизни «в естественных условиях». Представители экзотических народов попадали с одну экономическую нишу с «египетскими магами», «индийскими факирами» и обычными цирковыми артистами, которые колесили по российским городам и весям.
В сатирической форме эта неприглядная сторона увлечения экзотикой отражена у писателя Аркадия Аверченко в автобиографическом рассказе «Смерть африканского охотника». Мальчик из Севастополя, выросший на приключенческих романах Буссенара и Майн Рида, хочет увидеть настоящего голого дикаря, но сталкивается с «профанацией». В заезжем цирке на сцену выходит негр Башелико в красном фраке и зелёном цилиндре, который показывает фокусы с замасленными картами. Но настоящий шок мальчик испытывает, когда видит, как негр и индеец празднуют православную Пасху: «Негр – каннибал – христосовался! Краснокожая собака – Вапити, которого засмеяли бы индейские скво (бабы), христосовался! Боже, Боже! Они ели кулич. После жареного миссионера – кулич!»
«Антропологические выставки» устраивались в России вплоть до начала Первой мировой войны. А уже с 1920-х годов подобные зрелища в СССР стали просто невозможными. Большевистское правительство открыто провозгласило интернационализм и борьбу с расизмом. Негров фотографировали сидящими на царском троне, а с киноэкранов русских женщин призывали рожать «чёрненьких, беленьких, красненьких» детей. Всё ещё существовавшие на Западе в 1930-х годах «человеческие зоопарки» использовались советской пропагандой как повод для критики «буржуазных нравов».
