83 года назад началась Великая Отечественная война — событие, по ужасающим масштабам не сравнимое ни с чем. Этот день — 22 июня 1941 года — для советских людей стал самым страшным во всем XX столетии.
ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЬМИ
Свидетельства современников об этой трагичной дате крайне противоречивы и не всегда надежны. Достоверно мы не знаем даже того, что тогда происходило на главном командном пункте СССР — в Кремле. Всю свою внешнюю политику Сталин предпочитал вести под плотным покровом секретности. Это Гитлер каждый свой чих фиксировал для истории: ежедневно в его ставке стенографисты выдавали по 500-600 страниц о всевозможных совещаниях. Для Сталина же нормой было обсуждать различные вопросы в течение нескольких часов, а потом, задним числом, оформлять их в постановление или директиву. И это обстоятельство дает пищу для всякого рода домыслов, фальсификаций и конспирологических измышлений.
ХРОНИКА НОЧНЫХ ЧАСОВ
Бытует на флоте такое понятие, как «собачья вахта» — с полуночи до 4 часов утра. Вот и 22 июня 1941 года это время суток — самое темное и запутанное в хронологии трагических событий. Из того, что нам определенно известно, — это сообщение Жукова Сталину об очередном немецком перебежчике, сообщившем о начале войны. Вождь спросил начальника Генштаба: «Передана ли директива № 1 о приведении войск в боевую готовность на места?» Время — примерно 00:30. С 2 до 3 часов, по воспоминаниям Молотова, шло заседание членов Политбюро. Микоян это подтверждает: «Мы разошлись около 3 часов ночи». Однако, судя по «Журналу посещений» кабинета Сталина, самого вождя там в это время не было. Выходит, члены Политбюро совещались без вождя? Сомнительно.
«В 3 часа 07 минут, — это уже воспоминания наркома Военно-морского флота Кузнецова, — над Севастополем появились фашистские самолеты, встреченные мощным зенитным огнем. Воздушная атака противника была отражена. Аналогично развивались события на Балтике и Северном флоте. Я немедленно взялся за телефонную трубку и доложил товарищу Сталину о том, что началась война. Через несколько минут мне позвонил Маленков и спросил: «Вы представляете, что Вы доложили Сталину?» — «Да, представляю.
Я доложил, что началась война». 03:07 — точность, достойная военачальника. И в то же время читаем у Жукова: «Нарком приказал мне звонить Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец сонный голос дежурного генерала управления охраны. «Кто говорит?» — «Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным». — «Что? Сейчас?.. Товарищ Сталин спит». — «Будите немедля: немцы бомбят наши города!» Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили: «Подождите». Минуты через три к аппарату подошел Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. Сталин молчал. Слышу лишь его дыхание. «Вы меня поняли?» Опять молчание. Наконец Сталин спросил: «Где нарком?» — «Говорит по ВЧ с Киевским округом». — «Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро». Разговор этот происходит примерно в 4 часа утра. Более точного времени у Жукова не находим.
ЧТО ОЗНАЧАЕТ ЭТА НОТА?
Еще больше разночтений встречается по поводу приема посла Германии Шуленбурга. По Жукову, он приходил в 04:30. У Молотова время указано: от 2 до 3 ночи. Определенная путаница. Притом что первые залпы немецких орудий по объектам СССР прогремели в 03:15. Скорее всего, Шуленбург просил о приеме до 3 часов ночи. Однако Сталин не позволил агрессору выглядеть рыцарем, бросающим перчатку, и принял немца в полшестого утра, когда уже точно знал о вероломном нападении.
Из беседы Молотова с Шуленбургом: «Что означает эта нота?» — «По моему мнению, это начало войны». — «Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» — «Сожалею, но ничего прибавить к сказанному не могу».
Вернемся к воспоминаниям Жукова: «Быстро вошел Молотов: «Германское правительство объявило нам войну». Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение».
Объективен ли Жуков, не пытается ли в своих воспоминаниях превознести себя за счет Сталина? Ибо вождь не мог столь обреченно реагировать на сообщение того же Молотова, потому как уже знал всю полноту событий!
СВИДЕТЕЛИ
Из воспоминаний Кагановича: «Ранним утром 22 июня меня вызвал Сталин. Я нашел его собранным, спокойным, решительным».
С 08:40 и до 12:05 Сталин занимался сбором информации, поступавшей с западной границы. Был у него и Димитров — генеральный секретарь Исполкома Коминтерна. В его дневнике находим: «В кабинете Сталина находятся Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков. Удивительное спокойствие, твердость и уверенность у Сталина и у всех других. Редактируется правительственное заявление, которое Молотов должен сделать по радио. Даются распоряжения для армии и флота. Мероприятия по мобилизации и военное положение. Подготовлено подземное место для работы ЦК ВКП (б) и Штаба».
Совсем другими события выглядят в воспоминаниях Микояна: «Все пришли к выводу, что необходимо выступить по радио Сталину. Но он же наотрез отказался: «Мне нечего сказать народу. Пусть Молотов выступит». Мы все возражали против этого. Однако наши уговоры ни к чему не привели. Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком подавленном состоянии, что действительно не знал, что сказать народу».
ПОДАЧА ХРУЩЕВА
Эта якобы растерянность Сталина впоследствии будет подхвачена, растиражирована и расцвечена всеми цветами ненависти к вождю. Но начало этому положил Хрущев: «Я знаю, каким героем он (Сталин. — Авт.) был! Я видел его, когда он был парализован от страха перед Гитлером, как кролик, загипнотизированный удавом. Берия мне рассказывал, что Сталин совершенно был подавлен. Буквально так и сказал. Я, говорит, отказываюсь от руководства, — и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». Вторит Хрущеву и генерал Волкогонов: «Документы, свидетельства лиц, видевших в то время «вождя» (именно так, в кавычках. — Авт.), говорят, что Сталин был так подавлен и потрясен, что не мог проявить себя как серьезный руководитель. Психологический кризис был глубоким, хотя и не очень продолжительным».
НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ
Правда ли это? Да ничего подобного! В первый день войны в кабинете вождя побывало 16 человек. 10 из них — дважды и более. Мы сейчас не можем себе вообразить даже сотой доли того, что обсуждалось за этими дубовыми дверьми. После 16:45, когда из них вышел Берия, Сталин принял Водопьянова. Михаил Васильевич предложил организовать налеты бомбардировщиков на Германию. И назвал маршрут: от Москвы до Берлина. «А не лучше ли так?» — спросил Сталин и указал трубкой от Балтики до германской столицы. «Пожалуй что лучше», — согласился Водопьянов.
После ухода знаменитого летчика Сталин отдал распоряжение отправить на фронт трех своих сыновей: Якова, Василия и приемного Артема. И лишь потом не спавший более полутора суток 63-летний вождь отправился на дачу. Там в 21:15 он еще подписал директиву, где был такой пункт: «На фронте от Балтийского моря до границы с Венгрией разрешаю переход границы и действия, не считаясь с границей».
При этом в постсоветской историографии на все лады варьируется тезис: «Сталин так испугался нападения фашистской Германии, что, вместо того чтобы отдать приказ действовать, пытался урегулировать «инцидент» мирным путем». Это ложь. Сталин не терял самообладания. И с первого дня войны даже в мыслях не допускал «сговора» с врагом. Он знал и верил, что бы сейчас о нем ни говорили и ни писали: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» И так было!
