XXII съезд КПСС запомнился гражданам СССР обещанием построить коммунизм еще для «нынешнего поколения советских людей» и выносом тела Сталина из Мавзолея. При коммунизме советским людям пожить хотелось, а вот перезахоронение генералиссимуса произвело на граждан тягостное впечатление. Власти такую реакцию ожидали, иначе все не производилось бы втайне и в кратчайшие сроки.
Для Хрущева XXII съезд стал звездным часом. Рос авторитет СССР на международной арене, экономика находилась на подъеме, в духовной жизни стоял период «оттепели». И даже организация партийного форума отличалась особым пафосом, поскольку открывался он в новом Дворце съездов. Первоначально здание было рассчитано на прием 4 тысяч гостей, но в Пекине в сентябре 1959 года построили Дом народных собраний на 7 тысяч. Ради престижа проект пришлось переделывать.
Правда, переплюнуть китайских товарищей все же не получилось, но 6 тысяч человек в московский Дворец съездов помещались, а внутреннее убранство в стиле советского ампира, было намного роскошней.
Соперничество с китайцами объяснялось не только абстрактными соображениями престижа, но и наметившимся между Хрущевым и Мао Цзэдуном противостоянием в вопросе о том, кто из них будет «альфа самцом» в мировом коммунистическом движении. И для Хрущева было важно совершить нечто знаковое символичное, декларативно порвав с мрачным прошлым и обозначив горизонты «светлого будущего».
Съезд антисталинистов
В XXII съезде участвовали 4394 делегата с решающим и 405 с совещательными голосами, а также делегаций от 80 зарубежных коммунистических, социалистических и рабочих партий. Хрущеву было что предъявить товарищам по партии и гостям: Юрий Гагарин и Герман Титов слетали в космос, по всей стране шло массовое жилищное строительство, а завершившаяся целинная эпопея, казалось, закрывала болезненный вопрос с продовольствием. Для вразумления «поджигателей войны» из капиталистического лагеря советские физики создали самую мощную в мире термоядерную «Царь-бомбу», о предстоящих испытаниях которой Хрущев и объявил 17 октября 1961 года на открытии съезда.
Отчетный доклад ЦК, прочитанный Хрущевым, запомнился обещанием того, что к концу 1965 году в Советском Союзе не будет никаких налогов с населения. Впрочем, отвечать за это обещание Хрущеву не пришлось, поскольку к указанному сроку он уже более года как находился в отставке.
В продолжение темы, которая доминировала на предыдущем внеочередном XXI партийном съезде, Никита Сергеевич заверил делегатов, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Отсюда вытекала необходимость принятия новых Устава и программы партии, содержание которых исходило именно из задач построения коммунистического общества.
Параллельно с обсуждением программы делегаты периодически перескакивали на тему «культа личности» и «ликвидации порожденных им болезненных явлений».
Правда, из иностранных гостей этой темы коснулись лишь четверо. Из представителей правивших в Восточных Европе компартий осуждение сталинизма высказали руководители Болгарии и Венгрии Тодор Живков и Янош Кадар. Живков всегда считался главным кремлевским подпевалой, а Кадар совсем недавно прошел через лагеря, в которые его упек «венгерский Сталин» Матиас Ракоши, и, судя по всему был искренен в своих декларациях.
Кроме того, Сталина покритиковали лидер французских коммунистов Морис Торез и генсек иракской компартии Салям Адиль (два года спустя, во время переворота, он будет казнен по приказу генерала Ахмеда Аль-Бакра-наставника будущего диктатора Саддама Хусейна).
Зато советские делегаты прохаживались по Сталину постоянно. Ярче других выступали глава Украины Николай Подгорный, заместитель председателя союзного Совмина Анастас Микоян, министр культуры Екатерина Фурцева, председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Николай Шверник, председатель КГБ Александр Шелепин.
Освобожденный из лагерей Александр Солженицын, читая газеты, восторгался: «Давно я не помнил такого интересного чтения, как речи на XXII съезде!»
Но форум подходил к концу, и завершить его Хрущев решил эффектно. 30 октября в предпоследний день съезда он объявил, что на Новой Земле удачно прошли испытания «Царь-бомбы». Затем на сцену поднялся руководитель ленинградской парторганизации Иван Васильевич Спиридонов. Человеком он был тихим и малоинициативным, зато дисциплинированным. И когда он предложил вынести тело Сталина из Мавзолея, все поняли, что не ему принадлежит авторство этой идеи.
Народ требует?
Сам Спиридонов ссылался на инициативу рабочих Кировского (бывшего Путиловского) и Невского заводов – предприятий, пролетарии которых еще с дореволюционных времен считались главной опорой большевизма.
На выбор кандидатуры Спиридонова для озвучивания столь острого предложения повлияло то, что представляемый им Ленинград считался «колыбелью революции», а многие руководители Смольного в 1949-1950 годах были репрессированы по «ленинградскому делу», считающемуся одним из самых ярких образцов сталинских перегибов.
Следующим на трибуну поднялся первый секретарь московского горкома Петр Демичев, заявивший, что коммунисты Москвы в данном вопросе полностью поддерживают позицию Ленинграда.
От старых большевиков выступила делегатка с почти шестидесятилетним стажем Дора Лазуркина, утверждавшая, что накануне она советовалась с Лениным, который «стоял перед ней как живой» и говорил, что ему «неприятно лежать в гробу рядом со Сталиным, принесшим столько бед партии». Материалистически настроенных делегатов такое заявление, конечно же, позабавило, но оспаривать подобную мистику никто не собирался.
Дальше по заранее заготовленному сценарию следовало выступить первому секретарю ЦК Грузии Василию Мжаванадзе: во-первых, Сталин считался грузином, а во-вторых – после антисталинских разоблачений Хрущева на XX съезде в Грузии произошли массовые волнения, для подавления которых пришлось задействовать воинские части.
Мжаванадзе пришел на заседание с перевязанным горлом, шепнул Хрущеву, что осип, и выпихнул на трибуну вместо себя главу совета министров Грузии Гиви Джавахишвили. Тот предельно кратко поддержал предложение Спиридонова.
Подгорный и Лазуркина зачитали съезду проект постановления о выносе тела, который был единогласно одобрен. В постановлении признавалось «нецелесообразным дальнейшее сохранение в Мавзолее саркофага с гробом Сталина, так как серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее Ленина».
В возглавляемую Шверником комиссию по перезахоронению включили Шелепина, Демичева, председателя исполкома Моссовета Дыгая и всячески пытавшихся отвертеться от подобной чести Мжаванадзе и Джавахишвили. В реальности делать им почти ничего не пришлось, поскольку механизм уже завертелся.
Еще до заседания Хрущев вызвал к себе двух генералов – начальника 9-го управления КГБ Николая Захарова и коменданта Кремля Андрея Веденина, – сообщив им о захоронении как о деле решенном и переадресовав по дальнейшим вопросам к Швернику.
Тот приказал плотно оцепить Красную площадь под предлогом проводившейся на ней репетиции парада войск к празднику Октябрьской революции. Непосредственный контроль за ходом работ поручался заместителю Захарова Владимиру Чекалову.
Командиру Отдельного полка специального назначения комендатуры Кремля Федору Коневу приказали выделить шесть солдат для рытья могилы у Кремлевской стены и восемь офицеров для выноса гроба.
За изготовление самого гроба отвечал начальник хозяйственного отдела комендатуры Кремля полковник Тарасов. Чтобы посторонние не смогли разглядеть работы из прилегающих к площади зданий, правую и левую стороны Мавзолея закрыли фанерными щитами. Художник Савинов из мастерской Арсенала изготовил широкую белую ленту с буквами «Ленин», которой следовало закрыть надпись на Мавзолее «Ленин Сталин» до тех пор, пока она не будет заново переложена мраморными буквами. Постановление о перезахоронении опубликовали в газетах утром 31 октября, а к вечеру все уже следовало закончить.
Советские граждане, видимо, не предполагали, что события будут развиваться столь быстро, так что прорваться на оцепленную Красную площадь никто не пытался. Детей Сталина – Светлану Аллилуеву и находившегося в Казанской ссылке Василия Сталина – ни о чем не уведомляли.
Пока на Красной площади громыхала техника и рыли могилу, шло последнее заседание съезда. Расходившихся делегатов Хрущев напутствовал словами: «Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!»
«Яко тать в нощи»
В 21 час члены комиссии во главе со Шверником прибыли в Мавзолей. Офицеры перенесли саркофаг с телом в подвал, где сотрудники обслуживавшей главную советскую гробницу лаборатории переложили останки генералиссимуса в деревянный гроб. По указанию Шверника с мундира покойного сняли единственную висевшую на ней награду, Золотую Звезду Героя Социалистического Труда, и срезали с мундира золотые пуговицы, тут же замененные на латунные.
Все это передали в специальную Охранную комнату, в которой хранились награды всех погребенных в некрополе у Кремлевской стены.
Затем гроб закрыли крышкой и заколотили гвоздями, прибив к крышке фуражку генералиссимуса. Шверник и Джавахишвили в этот момент заплакали.
Затем гроб отнесли к обитой фанерой могиле и опустили вниз на веревках. Кто-то из офицеров бросил в могилу несколько горстей земли. Судя по всему на душе у участников церемонии скребли кошки. Позже даже такой ярый антисталинист, как Шелепин, признался, что «чувствовал себя вандалом».
Продолжавшаяся репетиция парада с громыханием техники создавала иллюзию, что войска отдают почести генералиссимусу.
Когда могилу зарыли, сверху положили плиту из белого мрамора с надписью: «Сталин Иосиф Виссарионович 1879-1953». В 1970 году ее заменили бюстом.
По словам сотрудника личной охраны Сталина Юрия Соловьева, при захоронении на гроб насыпали раствор бетона, равный по объему кузову грузовика. «Замуровали якобы для безопасности, чтобы никто не вырыл и не утащил гроб с телом». Однако других подтверждений этому свидетельству не существует.
Командир Кремлевского полка Федор Конев рассказывал, что утром решил выяснить настроения людей и, переодевшись в штатское, вышел на Красную площадь. «Люди в группах вели возбужденные разговоры. Содержание их можно свести к следующему: почему этот вопрос решили, не посоветовавшись с народом?»
Но, в общем, никаких волнений зафиксировано не было (только у Джавахишвили спалили дачу, да и то, возможно, по совершенно другому поводу). Однако закрытый характер церемонии у многих вызывал недовольство.
Резче других в своем дневнике высказалась культовая киноактриса Любовь Орлова: «Подлые, подлые люди. Тысячу раз написать это слово, все равно будет мало для выражения их подлости. Всех ругательств мира недостаточно для того, чтобы выразить мое мнение о них, негодяях, предавших своего вождя! Кем бы они были без него. Когда Сталин был жив, не знали, как подольститься, пресмыкались перед ним, раболепствовали. А сейчас – торжествуют! Пытаются одолеть покойника после смерти. Подло и мерзко! Начали с осуждения, которому ханжески придали вид “секретного” Закрытый доклад! Это же смешно! Опорочили, убрали памятники, постарались стереть имя отовсюду, где только возможно. Но этого им оказалось мало. Они боятся его даже мертвого, иначе бы не вынесли из Мавзолея. Тайком! Яко тать в нощи».
Противоположный взгляд на случившееся озвучил Евгений Евтушенко в стихотворении «Наследники Сталина». По мнению автора, покойный хотел запомнить «всех тех, кто его выносил», и вообще: Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул.
И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою: удвоить, утроить у этой стены караул, чтоб Сталин не встал и со Сталиным – прошлое.
А вот китайская делегация перед отъездом возложила на могилу Сталина венок и пообещала выполнять заветы покойного.
Дмитрий МИТЮРИН
