Все мы давно привыкли к общественному транспорту, правилам дорожного движения и пробкам на дорогах. А ведь когда-то единственным видом общественного транспорта были извозчики.
БОЛЬШЕ ДВУХ НЕ ЗАПРЯГАТЬ
Нынче невозможно представить себе улицу без тротуара, а между тем первый уличный путь, предназначенный специально для пешеходов, появился не так уж давно – около двухсот лет назад, в Париже. До этого никакого разделения на проезжую часть и пешеходную зону не было вовсе. Когда карета какого-нибудь знатного вельможи неслась по улицам города, пешеходам приходилось проявлять чудеса акробатической ловкости, чтобы увернуться от конских копыт.
Но европейские города росли, жизнь в них кипела, и властям пришлось взяться за регулирование движения транспортных средств. Не стала исключением и Россия. Императрица Екатерина II установила правила для извозчиков.
Всем извозчикам выдавались номера, которые следовало пришивать «к платью на спине», и также билеты – своеобразные водительские права.
В билете прописывалось, что кареты, сани, дрожки и одноколки нужно красить желтой краской. Устанавливалась и форменная одежда для извозчиков: «Зимою и осенью кафтаны и шубы иметь, какие кто пожелает, но шапки чтобы русские с желтым суконным вершком, и опушкою черной овчины, а кушаки желтые шерстяные. Летом же от 15 мая по 15 сентября балахоны иметь белые холстинные, а шляпы черные с перевязкой желтою… и кушаки желтые ж».
Как и нынешние водители, извозчики любили прокатиться с ветерком, то есть, говоря современным языком, превышали скорость. По этому поводу правила гласили: «В городе и предместьях ездить на взнузданных лошадях малою рысью, а скоро отнюдь не ездить. А когда случится подъехать к перекрестку, тогда ехать тише и осматриваться во все стороны, чтоб кому повреждения не-учинить или с кем не съехаться, по мостам чрез реки карет не объезжать, а ехать порядочно и не скоро».
Скорость движения кареты зависела от числа лошадей. Особо лихой ездой славились, разумеется, удалые русские тройки. Поэтому Екатерина II повелела «больше двух лошадей рядом отнюдь не впрягать под указным штрафом». А если кому-то нужно было ехать за город, «в таком случае припрягать лишних лошадей, выехав за предместье».
Придумать для особо важных персон кареты с мигалками тогда не догадались. Извозчикам просто велели экипажи «дворцовых и прочих знатных людей», а также иностранных министров «отнюдь не объезжать», а «когда оные навстречу едут, остановиться, пока пройдут».
Устанавливались и специальные «парковочные. места»: «Становиться на отведенных от полицейских офицеров местах, а в иных местах, кроме отведенных, под штрафом не становиться. Содержать те места в чистоте».
Кроме того, извозчики должны были вести себя прилично: «С ездоками поступать вежливо и отнюдь грубости не чинить». «На улицах громко не кричать и не свистать».
ПЛЕТЬ ДЛЯ ПАССАЖИРА
Правила правилами, но совсем избегать дорожно-транспортных происшествий, конечно, не удавалось. Некоторые из них заканчивались трагически. Так, 8 октября 1807 года экипаж, в котором ехал житель Петербурга Лаврентий Палтеев, сбил некстати подвернувшуюся жену сургучного мастера Василису Терентьеву. Через два часа Василиса скончалась от полученных при ударе и падении травм.
Извозчик объяснил полицейским, что к скорой езде его понуждал седок, посуливший хорошо заплатить. Палтеев, огорченный всем произошедшим, и не думал этого отрицать. Его взяли под арест, и дело разбиралось уже на следующий день.
Самое удивительное, что виновным в «неосторожной езде» признали Палтеева, а вовсе не извозчика, который лишь исполнял требования седока. Бедолагу Палтеева приговорили к 50 ударам плетью и церковному покаянию.
С поркой управились быстро и без проблем, а вот с покаянием вышло некоторое затруднение. Лаврентий Палтеев был уроженцем Польши и по исповеданию являлся католиком. Управа благочиния обратилась в Петербургскую римско-католическую консисторию, и местом покаяния для «седока-лихача» определили иезуитскую коллегию.
Палтеева пять дней продержали в уединенном месте на хлебе и воде. Все это время кающегося посещал священник, проводивший с ним беседы и разъяснявший всю тяжесть совершенного им деяния. А Палтеев ежедневно посещал храм, где стоял на коленях всю стужбу. По истечении пяти дней Палтеев причастился и был отпущен домой.
«ЛИХАЧИ» И «ВАНЬКИ»
Мы достаточно рассказали о Петербурге, теперь обратимся ко второй столице – Москве. Извозчики, перевозившие грузы, назывались «ломовыми». Кроме них, на улицах Москвы работали тысячи извозчиков, перевозивших людей (в 1838 году – 8 тысяч, в 1895 году- 19 тысяч).
Извозчики делились на несколько категорий. Высшая – «лихачи» с ухоженными лошадьми и лакированными колясками. Низшую категорию составляли «ваньки» – крестьяне, приезжавшие в город на заработки, обычно зимой. Промежуточное положение занимали «живейные» извозчики.
Отношения между «ваньками» и «лихачами» были натянутыми. Но это был скорее вопрос чести, нежели конкуренции. Клиент «лихача» в самодельные сани «ваньки» никогда бы не сел. А для тех, кого возили «ваньки», поездка на «лихаче», стоившая не менее рубля в один конец, была совершенно непозволительной роскошью.
Прибыв в Москву на заработки, крестьяне находили приют на постоялых дворах у самых городских окраин. Старались выбрать такие дворы, где цены за постой, харчи и фураж были поменьше.
Возили «ваньки» в простых деревенских санях, сами были одеты в тулупчик, обуты в валенки, на голове носили овчинный треух – никакого сравнения с франтоватыми «лихачами».
«Ваньки» не могли позволить себе хорошую лошадь, использовали обычных крестьянских лошадок. И никогда их не погоняли, свято соблюдая заповедь «тише едешь, дальше будешь». Когда дорога шла в горку, «ваньки» частенько и сами соскакивали и шли рядом с санями, не обращая внимания на пассажира, возмущавшегося такой медленной ездой.
Зато «лихачи», запрягавшие рысаков и иноходцев, правили красиво. Их лаковые саночки, укрытые пестрым ковром, а то и медвежьей полостью, стрелой летели по московским улицам. Удалые возницы только покрикивали на встречных извозчиков: «Поди! Поди! Держи правой стороны, раззява! Понаехали тут, сыны природы!» Да вдобавок вкручивали какое-нибудь словцо позабористее, из-за чего и пошло выражение «ругается как извозчик».
ОТ ЕВДОКИИ ДО БЕЛЫХ МУХ
Но старательные «ваньки» брали усердием и экономией. Городские «лихачи» дожидались седоков, стоя на бирже – уличной стоянке. Выезжали не рано и допоздна на улицах не задерживались. «Ваньки» же на биржу не вставали, а пассажиров искали по всему городу.
Лошадок «ваньки» выкармливали из торбы, поили у фонтанов. Стояли у разных мест, убирая за лошадью, чтобы не было претензий у полиции, лавочника или домовладельца. Без ропота возили на ближние расстояния хоть за пятачок. Брали в сани целые семейства, а если места не хватало, так детишек сажали себе на колени. Возле магазинов подхватывали людей с покупками. Ранним утром везли тех, кто спешил по делам, а поздними вечерами ждали у театров и клубов, когда народ станет расходиться по домам.
Возле особо бойких мест – у больших трактиров и рынков, на Перекрестках, перед театрами, у железнодорожных вокзалов – «ваньки» составляли особую корпорацию, чаще по принципу землячества. Чужаков на свое место не пускали под угрозой побоев. Поджидая седоков, жгли костры в специальных кованых железных корзинах, грелись, хлопая рука об руку, достигая такого мастерства, что хлопок бывал похож на звук пистолетного выстрела.
Если в заработки были хороши, «ваньки» покупали у уличных торговцев горячий сбитень и блинков. Закусывая, вели степенные разговоры про то, кто кого возил, да сколько выручил, да что видел на улицах.
В общем, жизнь московского «ваньки» была нелегкой, но они знали, за что хлопочут и ради чего терпят. В Москву они часто являлись совсем без денег и первое время жили только на кредит, полученный от содержателя постоялого двора. Но домой «ваньки» увозили не один десяток рублей, прикопленных за зиму. Для крестьянина приличные деньги.
Обычно московское житье таких извозчиков оканчивалось в марте, после праздника святой Евдокии, когда начинал таять снег – нужно было до распутицы успеть добраться до дому санным путем. Прибывший из Москвы «ванька», привозивший мошну «живых денег», на селе считался богачом. Он мог даже дать в долг соседям под хороший процент. До первого снега («до белых мух») «ванька» крестьянствовал, а потом запрягал в сани лошадку и, простившись с семейством, снова на всю зиму уезжал в Москву. Так и проходила жизнь, про которую московские извозчики сложили песенку:
Мужик я простой,
Вырос но морозе.
Хожу летом за сохой,
Зимой на извозе!
