«На месте Пушкина я бы не писал ей стихов», – говорил об Анне Керн Тургенев

У Пушкина Анна Керн – то «чудное мгновенье», а то «дура» и «блудница». У Тургенева – «русская горничная а-ля Параша». Свет так и вообще от нее отвернулся, а некоторые дома Петербурга не принимали как даму, покинувшую старика-супруга ради молодого любовника…

Анна Керн свою настоящую любовь все же нашла – в законном браке с красавцем-мужем 20 годами моложе. И любовь эту не разрушили ни сплетни, ни бедность, ни болезни, ни «обзывалки» Пушкина с Тургеневым. А в памяти потомков она так и осталась «гением чистой красоты».

«Не противен ли я Вам?»

Когда Анне было 16 лет, за ней приударил Ермолай Керн, 35 годами ее старше. «Этот доблестный генерал так мне был противен, что я не могла говорить с ним, – писала она позже. – Имея виды на него, батюшка отказывал всем просившим моей руки и пришел в неописанный восторг, когда услышал, что герой ста сражений восхотел посвататься за меня…» Керн спросил Анну: «Не противен ли я Вам?», она ответила: «Нет» – и убежала. Спустя год они обвенчались. В этом браке родились три девочки, две из них умерли в детстве.

Супруг устраивал ей сцены ревности: «Садится со мной в карету, не дает мне из нее выйти, и дорогой орет на меня во всю глотку – он-де слишком добр, что все мне прощает, меня-де видели, я-де стояла за углом с одним офицером». Дальше – больше. После ужина Ермолай Керн ведет жену в комнату своего племянника! «Муж заставил меня сесть подле его постели и стал с нами обоими шутить, все спрашивал меня, что, мол, не правда ли, какое у его племянника красивое лицо. Признаюсь вам, – пишет Анна родной тетке, – я просто теряюсь и придумать не могу, как понять такое странное поведение… У извозчика и то мысли более возвышенные!»

Камень на столе

К моменту встречи с 20-летним Пушкиным «генеральше» Керн было 19. Он в 1819 году холост, еще даже не сватался ни к кому, а статус «солнца русской поэзии» ему только предстояло заслужить.

«На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина и не заметила его… – писала Анна Керн. – За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как, например: “Est-il permis d’etre ainsi jolie!” (“Можно ли быть такой хорошенькой!”). Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: “Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких… Спроси у m-me Керн, хотела ли бы она попасть в ад?”» Анна сухо ответила «нет» и вскоре уехала. Он с крыльца проводил взглядом ее экипаж, а наутро носился по всему Петербургу с рассказами, как она «была ослепительна», мол, «изящна; все понимает; легко огорчается и так же легко утешается; у нее робкие манеры и смелые поступки, – но при этом она чудо как привлекательна». Так, похоже, думали многие. Александр I, например, подарил Анне бриллиантовую застежку для ожерелья, когда крестил ее дочь.

После той встречи в Петербурге Керн и Пушкин не виделись 6 лет. За это время по столице пошли слухи, что молодая жена изменяет генералу. А как, мол, еще могло быть, качали головами «знатоки», коли «муж либо спит, либо на ученьях, либо курит…»

В следующий раз Пушкин и Анна увиделись в 1825 году. Он тогда отбывал ссылку в Михайловском и часто завтракал у соседки, помещицы Осиповой-Вульф. Той самой, что хранила в своем поместье «привычки милой старины» – устраивала Масленицы с блинами, хороводы девок с песнопениями, катания на горках и т.д. То есть была полным прототипом старухи Лариной – матери Татьяны из «Онегина». Пушкин приезжал по утрам на лошади, есть толком не ел, а только чай пил с домашним вареньем. За таким завтраком в Тригорском он и пережил свое «чудное мгновенье», увидев за столом племянницу хлебосольной помещицы, 25-летнюю генеральшу Анну Керн.

Для нее Пушкин – уже не кудрявый повеса с африканскими чертами лица и сомнительными шуточками, а известный поэт. Когда они гуляли по ночному саду, Анна споткнулась. «Камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе…» – писал Александр Сергеевич кузине Керн. Но Анна все больше поглядывала на кузена своего Алексея Вульфа (сына все той же Осиповой). Он, по сути, ее у Пушкина и увел, приехав на каникулы к матери из Германии «туманной», где учился в университете. «Разговор его был прост и важен… Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял», – писал Пушкин. С этим умником поэт так подружился, что даже собрался бежать с ним за границу, выдав себя за его слугу.

Из Тригорского Керн уехала к мужу в Ригу, Вульф следовал за ней на правах кузена. Пушкин на прощание подарил Анне экземпляр первой главы «Онегина». Она увидела меж страниц листок со словами «Я помню чудное мгновенье», но лишь хотела спрятать его, как поэт листок «судорожно выхватил и не хотел возвращать. Что у него промелькнуло тогда в голове – не знаю», по воспоминаниям Анны.

«А-ля Параша»

Пушкинисты часто восклицают, мол, не создай поэт своего мадригала «К ***», кто бы эту Керн вообще знал? Пушкинистки возражают – не будь ее, не было бы и шедевра, ведь автор сам писал друзьям аккурат после отъезда Керн из Тригорского: «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить», добавляя: «Все это, если хотите, крепко похоже на любовь, но божусь вам, что о ней и помину нет» (это он о себе или об Анне, интересно?). Друга Вульфа поэт спрашивает: «Как там наша вавилонская блудница?» (Ревнует? Завидует сопернику?) В письмах же к Анне ерничает: мол, не случился ли у вашего мужа «припадок подагры через день после вашего приезда?» И тут же умоляет: «Пишите мне, любите меня»! Керн его словам особого значения не придает. «Я думаю, он никого истинно не любил, кроме няни своей и потом сестры», – пишет она в мемуарах.

Через 2 года поэт добился мимолетной близости с Анной, о чем и доложил в грубой форме другу Соболевскому (не по-джентльменски, однако…).

Спустя годы на просьбу Керн показать издателю ее перевод Жорж Санд поэт свою музу обругал (не в глаза, конечно): «…дура вздумала переводить Занда, и просит, чтоб я сосводничал ее со Смирдиным. Черт побери их обоих!» Да еще запустил злую шутку «У дамы Керны ноги скверны»…

Ну, его страдания по женским ногам известны из того же «Онегина»: «Только вряд / Найдете вы в России целой / Три пары стройных женских ног». Он их нашел, должно быть, у своей жены с модельной внешностью, но был ли поэт реально счастлив в браке – вопрос спорный. Или тот же Вульф – по слухам, он завел гарем из крепостных девок, а к старости стал скрягой-затворником.

Тургенев сравнил Керн с «русской горничной а-ля Параша», сказав: «На месте Пушкина я бы не писал ей стихов…» Но Пушкин, думается, на месте Тургенева едва ли стал бы воспевать его возлюбленную Виардо, что славилась исключительной некрасивостью. Да и сам роман Тургенева мало кому был понятен – жизнь втроем под одной крышей с любовницей и ее мужем, содержа при этом всю эту честную компанию…

А вот Керн свое счастье все же обрела. Она, вообще, по сути, «переиграла» и своих незадачливых поклонников, и критиканов. Общество, правда, рассудило иначе. Мол, когда 16-летнюю Анну взял замуж старикан, то была трагедия… Когда же 16-летний подпоручик влюбился в нее – 36-летнюю, запахло уже трагикомедией. Юнец Саша Марков-Виноградский ради Анны бросил карьеру, потеряв материальное благополучие и расположение родни. После смерти Ермолая Керна Анна получила солидную пенсию как вдова генерала, но вскоре от нее отказалась – венчалась с Александром (по ее словам, ради их общего сына).

Супруги Марковы-Виноградские прожили вместе 40 лет и умерли в один год. Он каждый день говорил, что счастлив иметь в женах столь прекрасную женщину, она писала: «Бедность имеет свои радости, и нам всегда хорошо, потому что в нас много любви».

Где находится могила Анны, толком неизвестно (памятник поставлен условно). Но в истории она осталась «гением чистой красоты»…