В годы Гражданской войны, расправляясь с очередным генералом, красные шутили, что отправляют его «в штаб к Духонину». Речь шла о последнем добольшевистском Верховном главнокомандующем русской армией Николае Духонине, которого безуспешно пытался спасти первый большевистский главковерх Крыленко.
И Духонин, и Крыленко родились на Смоленщине и были тезками, получив имя в честь Николая-угодника. Только отчества разные: у Духонина – Николаевич, у Крыленко – Васильевич. На этом отличия только начинались.
Военная косточка
Родившийся в декабре 1876 года Духонин был почти на девять лет старше своего преемника и сделал довольно обычную офицерскую карьеру.
Службу начал в лейб-гвардии Литовском полку. В 1902 году «по 1-му разряду» окончил Николаевскую военную академию, что открывало дорогу к вершинам воинской иерархии. С началом Первой мировой войны служил в штабе 3-й армии. В 1915-м, командуя Луцким полком, стал кавалером ордена Святого Георгия 3-й степени.
В качестве генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта участвовал в разработке знаменитого Брусиловского прорыва. В сентябре 1917-го, после разгрома Корниловского мятежа, стал начальником штаба Верховного главнокомандующего, то есть человеком, который должен был реально руководить войсками из Ставки, находившейся в Могилеве.
14 ноября, потерпев неудачу в попытке выбить большевиков из Петрограда, Керенский подписал приказ о передаче обязанностей Верховного главнокомандующего Духонину…
Николай Крыленко появился на свет в семье исключенного из университета за революционную деятельность студента, ставшего мелким чиновником и журналистом.
В юности, участвуя в революции 1905 года, забросил учебу на историко-филологическом факультете Петербургского университета, но потом все же получил диплом экстерном.
Этим он напоминал Ленина, с которым познакомился в 1911 году, посетив его в эмиграции, в Кракове. Как и Ленин, Крыленко тоже имел диплом юриста, сдав экстерном экзамен в Харьковском университете.
Отслужив год на срочной службе, Николай Васильевич стал прапорщиком запаса. В Первую мировую войну, оказавшись на фронте, находился «под подозрением», зато после Февральской революции сделал стремительную карьеру во фронтовых комитетах. Когда Духонин отказался выполнять приказ Совнаркома и завязывать переговоры с немцами, Ленин назначил новым главнокомандующим прапорщика Крыленко (22 ноября 1917 года).
На распутье
В распоряжении Духонина на тот момент в Ставке имелось четыре боеспособных батальона так называемых «ударников».
Крыленко понимал, что вступать в должность ему придется силой, и взял с собой отряд из нескольких красногвардейцев, 49 матросов с крейсера «Аврора» и 10 лояльных к большевикам офицеров.
С этими силами он без особого труда взял под контроль штаб Северного фронта в Пскове и продолжил дорогу в Могилев – решать вопрос в общероссийском масштабе. Поскольку ставки выросли, из Петрограда прислали подкрепление – отряд матросов из Гельсингфорса и отряд лейб-гвардии Литовского полка (в котором некогда начинал службу Духонин).
Участник этой экспедиции матрос Григорьев рассказывал: «До Витебска ехали без происшествий, и в Витебске сделали чистку населения, вылавливая негодный элемент, делая обыски и обходы. Проделав это в Витебске, мы дальше на остановках забегали в имения, где таковые встречались… в некоторых местах вылавливали офицеров, бежавших из Петрограда и других городов. И мы их или же доставляли в штаб, или же на месте пускали в расход».
Понятно, что такая бандитская ватага мало напоминала сознательных бойцов революции. И ничего хорошего Духонину ждать не приходилось. 30 ноября он запросил у Украинской Центральной рады разрешения перенести Ставку в Киев. Рада тут же выкатила ряд условий, принятие которых означало бы переход под ее контроль всех сохранявших боеспособность частей не только на Украине, но и в Белоруссии.
Впрочем, если бы Духонин на выполнение этих условий и пошел, то не успел бы их выполнить. У него оставалось три выхода – принять бой, сдать Ставку и начать сотрудничать с большевиками или попытаться прорваться на Дон, где еще держался Каледин и куда стекались офицеры, составившие костяк будущей Добровольческой армии. Духонин выбрал самый не- удачный из вариантов.
«Дорогие товарищи…»
1 декабря он приказал «ударникам» прорываться на Дон. 2-го распорядился отпустить содержавшихся в Быхове за «контрреволюционный заговор» бывшего главковерха Лавра Корнилова и его соратников, которые тут же рванули на Дон.
Но сам Духонин остался в Ставке, хотя, с точки зрения большевиков, своими действиями вполне раскрыл свою сущность «врага народа» (о чем Совнаркомом и было объявлено).
В этот же день – 2 декабря – в Могилев явился генерал-майор Сергей Одинцов. Из Петрограда он был прислан как бы от Генерального штаба, но с благословения большевиков, чтобы объяснить сотрудникам Ставки бесполезность сопротивления.
Служивший вместе с Одинцовым Врангель характеризовал его как «храброго и толкового начальника», но «нравственности низкой – сухой и беспринципный, эгоист, не брезговавший ничем ради карьеры».
Одинцову миссия вполне удалась, и к вечеру охрана Ставки арестовала главковерха.
Утром прибыл Крыленко, вовсе не настроенный на расправу с генералом. Духонина доставили к нему в вагон для отправки в Петроград. Однако ситуация вышла из-под контроля.
В Могилеве узнали, что Корнилов со своими сподвижниками были по приказу Духонина освобождены, направляются на юг и где-то под Жлобином уже ведут бой с революционными частями.
Перед вагоном собралась толпа, включавшая как солдат, так и прибывших с Крыленко матросов. Лейтмотив толкавших речи ораторов был одним: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов тоже… Всех выпускают, но этот-то не должен уйти».
Крыленко выслал коменданта поезда Приходько, который, стоя на подножке вагона, начал разъяснять, что, поскольку Духонин уже арестован, наказание его не минует. Но надо, чтобы все было по закону. Толпа, однако, разрасталась, причем тональность задавали матросы, имевшие опыт расправ над своими офицерами и даже адмиралами в Гельсингфорсе и Кронштадте. А вот расправ над генералами еще не случалось.
Теперь уже и сам Крыленко вышел на площадку тамбура и через открытую дверь тоже говорил о революционной законности. Однако разгоряченная (вероятно, и спиртными напитками) толпа его не слушала.
По воспоминаниям Приходько дело было так: «Один из наиболее настойчивых матросов забрался на площадку и все время порывался оттолкнуть часового и проникнуть в вагон…. Тем временем часть матросов обошла вагон и забралась в тамбур, дверь в который была прикрыта, но не закрыта. Крыленко уже не слушали; его оттеснили и начали грозить ему расправой».
Эта «зашедшая с тыла» группа матросов буквально вынесла Духонина на площадку тамбура. Он, видимо, пытался что-то сказать, но успел лишь произнести «Дорогие товарищи…»
Из воспоминаний тоже перешедшего к красным и опиравшегося на рассказ Приходько генштабиста Михаила Бонч-Бруевича: «Тут неожиданно кто-то всадил ему штык в спину, и он лицом вниз упал на железнодорожное полотно. Установить, кто был убийца, не удалось. …В поднявшейся суматохе с Духонина быстро стащили сапоги и сняли верхнюю одежду. Пропали и его часы и бумажник».
Главным убийцей называли некоего матроса Васильева с посыльного судна «Ястреб». С трупом же обошлись по-зверски – искололи штыками, а затем перетащили в вагон для перевозки скота и приставили к стене, чтобы публике было удобнее смотреть на мертвого главковерха. Позже тело перевезли в Киев и захоронили на Лукьяновском кладбище.
Крыленко занимал пост главковерха до подписания Брестского мира, представляя собой в этой должности пустое место.
Красную армию строили без его участия, а сам он пошел по юридической линии – в годы Гражданской был председателем Революционного (Верховного) трибунала, позже – прокурором РСФСР, республиканским наркомом юстиции и, наконец, наркомом юстиции Советского Союза. От дел карательных он уклонялся, по большей части курируя альпинистов и шахматистов.
Под занавес Большого террора наркома юстиции арестовали как шпиона и, разумеется, «врага народа». Свою вину он признал и 29 июля 1938 года был расстрелян на полигоне «Коммунарка» в Московской области.
В силу очевидных параллелей с собственной судьбой в последние минуты он вполне мог вспоминать Могилев и шутку про «отправить в штаб к Духонину».
