В наши непростые ковидно-карантинные времена нужно помнить, что все в истории когда-то уже было. 1830-е годы ознаменовались так называемыми чумными бунтами на всех просторах Российской империи. Мы рассмотрим севастопольские беспорядки.
Этот бунт характерен неадекватными карантинными мерами властей, которые привели к невиданной еще в будущем городе-герое коррупции. Население восстало, «настоящие буйные» нашлись, а армия подавляла волнение неохотно. Любопытно, что чумной бунт в Севастополе – так принято называть его в истории, хотя на самом деле он, скорее, холерный – стал самым первым в начале 1830-х годов в Российской империи. Но в течение короткого времени их произошло много, докатилось и до Петербурга.
Локдаун XIX века
А все началось еще в 1828 году, когда на юге России началась эпидемия чумы. Понятно, что властям пришлось принимать меры. Севастополь, портовый город, где естественным путем возникает много очных связей, было решено закрыть. Объявил и локдаун, говоря современным языком. Тогда же город окружили военными кордонами. То есть туда было не пройти без специального разрешения и тем более не выйти. Оцепление города было жестким – солдат строго предупреждали, чтобы были бдительны и непреклонны. Но когда «вахтеру» дают власть, это кончается не очень хорошо. Начались, скажем так, злоупотребления, которые, конечно, шли не только от рядового состава. Коррупция – это система, где задействована вся вертикаль власти. А в 1829 году карантинные меры еще более ужесточились, город без всяких врагов стал осадным. Соответственно, в него просто технически было тяжело доставить те же продукты крестьянами-фермерами. Их, прямо как сегодня, сажали на изоляцию на две-три недели (от 14 до 19 дней).
Это вызвало понятное возмущение населения. Ведь цены на харч сразу подскочили. Но куда более серьезные для народного бунта 1830 года причины были все же другие, внутригородские. Местные власти предприняли беспрецедентные репрессивные меры к «подозрительным» и их семьям, отправляя всех в «чумные» бараки. Не будем давать оценок, карантинные меры разные бывают. Но в Севастополе все реально было жестко…
В будущем городе-герое создали, опять-таки говоря современным языком, красные зоны. Любой «подозреваемый» мигом оказывался в бараке, но еще вместе со своей семьей, порой даже и друзьями. Эти заведения трудно назвать больницами. У нас и сейчас условия в некоторых медучреждениях не очень, а уж тогда… В общем, содержание больных – реальных и мнимых – было на животном уровне – попасть в эти резервации считалось все равно что заживо умереть. Это мнение жителей Севастополя тех непростых лет. Тем паче, что больницы быстро кончились, и людей стали помещать в пещеры Инкермана и старые суда-блокшивы, которые стояли в Черном море. Фактически это была принудительная изоляция, где и здоровые становились больными. Люди там пребывали вповалку – любой заразится в такой тесноте. От антисанитарии резко обострились желудочно-кишечные заболевания. А матросам в порту банально не хватало еды, суп порой варили из любой травы.
Естественно, в народе зрели бунтарские настроения, тем более в город стали возвращаться фронтовики после очередной русско-турецкой войны 1828-1829 годов. Началось брожение. Брызги долетели аж до столицы. Петербург направил в Севастополь комиссию флигель-адъютанта Римского-Корсакова. На месте к руководству комиссией присоединился контр-адмирал Фаддей Беллинсгаузен, открыватель Антарктиды, а в войну 1828-1829 года – командир одного из подразделений Черноморского флота. Комиссия работала до ноября 1829 года. Римский-Корсаков в итоговом докладе отметил, что «были допущены здесь серьезные злоупотребления». Но это ничего не решило. Мало ли злоупотреблений по России. Вскоре правительство особую комиссию по делам Севастополя распустило.
Восстали самые бедные
И вот 10 марта 1830 года репрессивные меры к населению были еще более ужесточены – севастопольцам запретили вовсе покидать дома до 27 мая. Особенно жесткие меры были предприняты к жителям Корабельной слободки (названа так из-за близости Корабельной бухты), самого бедного района города. Там из-за скученности начались серьезные заболевания, летальные. Про слободку есть точные исторические данные – 352 двора и 1120 жителей. Немало. Был еще проблемный нищий район – Артиллерийская слободка (опять-таки рядом с Артиллерийской бухтой) – примерно столько же жителей. Так вот, после окончания локдауна властями Севастополя было принято решение всех граждан данных районов вывезти за город как слишком больных.
В слободках жили около трехсот матросов, у многих там были родные и знакомые. А матросы, как мы поняли в 1917 году, довольно революционные по характеру. Они вместе с босотой отказались покидать родные дома. Военный губернатор Севастополя Николай Столыпин направил в слободку контр-адмирала Ивана Скаловского – пока не на подавление бунта, но на переговоры. Не вышло. Тогда 31 мая Скаловский усилил оцепление слободки двумя батальонами пехоты при двух орудиях под командованием полковника Воробьева. По просьбе губернатора для увещевания непокорных явился протопоп Софроний Гаврилов. На его просьбы о смирении люди ответили, что больше не могут терпеть, у них нет ни заработка, ни пищи, ни даже воды. Жаловались, что «в самые холода их в гигиенических целях насильно купали не в бане, а в море, что карантинные чиновники дают им муку, которую нельзя есть». И много еще чего говорили.
Переговоры провалились. Начальство ничего не поняло. Или не захотело понять. И тогда, а не надо забывать, что Севастополь – военный город, население беднейших районов стало самоорганизовываться. Под руководством квартирмейстера 37-го флотского экипажа Тимофея Иванова, отставного квартирмейстера яличника Кондратия Шкуропелова и боцмана 34-го флотского экипажа Федора Пискарева были сформированы три вооруженные группы. Военное обучение гражданского населения и организацию караульной службы поручили шкиперскому помощнику Кузьмину.
Бессмысленный и беспощадный
На приказ губернатора Столыпина выдать зачинщиков мятежные жители ответили отказом. Тогда тот двинул к слободкам войска, но было поздно – восстал уже весь город. Солдатам пришлось разделиться, чтобы охранять дом градоначальника и других чиновников. Не помогло. И дальше, как это часто бывает в русской истории, произошла трагедия.
Восстание поддержали 29-й, 38-й и 39-й флотские и 16-й ластовый (прибрежный) экипажи. С криками «Бей и коли офицеров!» толпа разделилась на две части. Одна направилась снимать блокаду с Корабельной слободки. Охранявшие ее солдаты сочувствовали народу, и дело почти закончилось мирно, но внезапно с тыла на них набросились матросы, а за теми и мирные жители с кольями и ломами. Тогда солдаты тоже присоединились к бунту, убив полковника Воробьева. Также толпой был убит и Столыпин.
Вторая часть бунтовщиков схватила адмирала Скаловского, сорвала с него эполеты и потребовала выдать расписку об отсутствии в городе чумы. Такие же бумаги были получены от городского го ловы Носова, протопопа Гаврилова и коменданта Севастополя. К 22 часам мятежники захватили весь город. Они разгромили дома и квартиры 42 чиновников и офицеров. Многих убили. Севастопольская полиция разбежалась. Войска гарнизона (860 человек при трех пушках) отказались подавлять бунт.
Тем временем таврические власти перебросили к Севастополю из Феодосии 12-ю дивизию генерала Василия Тимофеева, и 7 июня она вошла в город. Из Николаева прибыл главный командир Черноморского флота Алексей Грейг. Бунт подавили, дальше было следствие. По сути, его вел генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии граф Михаил Воронцов, герой войны 1812 года. Под его руководством действовали три военно-судные комиссии. Они рассмотрели дела шести тысяч человек. Выявленных семь главных зачинщиков приговорили к смертной казни. Приговор исполнили на территории слободок 11 августа 1830 года. Различным наказаниям подвергли 497 гражданских лиц (из них 423 женщины), 470 мастеровых рабочих экипажей, 27 матросов ластовых экипажей, 380 матросов флотских экипажей, 128 солдат, 46 офицеров. Наказания им определили от битья линьками до трех тысяч ударов шпицрутенами (шесть раз сквозь строй из 500 человек) с последующей каторгой. Треть людей после этого наказания скончалась.