В 1711 году Петр I учредил специальную службу фискалов. Задача, поставленная перед фискалами, состояла в том, чтобы разоблачать финансовые преступления государственных чиновников (взятки, расхищение казны, «нецелевое расходование средств» и так далее). То есть это было чем-то вроде современной Счетной палаты – высшего органа государственного аудита (контроля)…
У фискалов, разумеется, была своя вертикаль власти – местным чиновникам они не подчинялись. Рядовые фискалы в том или ином регионе подчинялись провинциал-фискалу. Провинциал-фискалы подчинялись главе всей фискальной службы – обер-фискалу.
«Новый русский» XVIII века
На пост обер-фискала (по сути – главы всей финансовой полиции России) в 1715 году Петр назначил Алексея Нестерова. Его предшественник на посту – обер-фискал Михаил Желябужский – ничем особым себя не проявил. И у Петра все чаще стал возникать сакраментальный вопрос: а «посадки» где? Где громкие разоблачения, расследования?
Очень быстро вялый Желябужский стал неугоден царю. И он заменил его на энергичного Нестерова. О Нестерове стоит сказать особо. Это был типичный «новый русский» петровского времени. Выходец из крестьянского сословия, он сделал крутую карьеру при царе-реформаторе.
Начинал Нестеров как «прибыльщик» – так в начале XVIII века в России называли тех, кто выискивал разные новые способы пополнить государственную казну. С созданием фискальной службы он стал ее сотрудником.
Нестеров сразу же начал выделяться среди прочих фискалов, за что Петр хвалил его и ставил в пример. Петр уважал и поддерживал этого «народного самородка». Когда встал вопрос о том, кого назначить на место Желябужского, – у Петра уже не было колебаний. Конечно – Нестерова!
Новый обер-фискал всеми силами старался оправдать оказанное ему высокое доверие. Он завел громкие дела против сибирского губернатора князя Матвея Гагарина, астраханского губернатора Артемия Волынского и даже на самого Александра Меншикова ретивый обер-фискал не боялся «собирать материал». Но… в 1722 году блестящая карьера Алексея Нестерова внезапно оборвалась.
Началось все с того, что в марте 1722 года в руки Петра I попало обращение жителя Ярославля некоего Сутягина. Этот Сутягин жаловался на «бесчинства» ярославского провинциал-фискала Саввы Попцова.
Петр приказал разобраться. Оперативные работники из следственной группы капитана Егора Пашкова (именно ему царь поручил это дело) ударно трудились всю весну и лето 1722 года. К августу «набралось» 28 эпизодов преступных деяний ярославского фискала: главным образом – взятки.
Раз «материал» накопили, встал вопрос о самом действенном процессуальном средстве, имевшемся в арсенале петровских следователей. А именно о пытке. И она не заставила себя долго ждать. 25 августа Савву Попцова первый раз подняли на дыбу и били кнутом. Второго раза провинциал-фискал дожидаться не стал – решился на чистосердечное признание. Тем более, что капитан Пашков пообещал – «явка с повинной» обязательно зачтется при вынесении приговора.
Особенно интересовала оперативников деятельность начальника Попцова – руководителя всей фискальной службы Российской империи обер-фискала Алексея Нестерова. И Попцов не разочаровал следователей. Он выложил всю информацию о махинациях своего шефа. Картина получилась весьма сочная. Как оказалось, оберфискал Нестеров – этот гроза коррупционеров и казнокрадов – сам брал все, «что плохо лежит».
Помимо взяток деньгами, главный финансовый контролер Петра I не брезговал и «подношениями» в виде мебели, товаров, дефицитных продуктов питания. А в один из своих визитов в дом Попцова жадный начальник прихватил приглянувшееся ему зеркало. Видимо, обер-фискал руководствовался в своей жизни девизом «копейка рубль бережет». И вообще: «курочка по зернышку клюет – а сыта бывает».
«Колесо фортуны»
В сентябре 1722 года обер-фискала Нестерова «взяли». Первые недели (пока его до-прашивали «по-доброму») обер-фискал все отрицал. Однако когда в ноябре его отвели в пыточный застенок, он тут же, не дожидаясь начала пытки, согласился на «деятельное сотрудничество» со следствием. Правда, позднее по приказу Петра I бывшего обер-фискала все равно пытали. Для пущей надежности.
К концу 1723 года «дело фискалов» уже было полностью разработано. В нем фигурировали 12 обвиняемых: сам обер-фискал Нестеров, ярославский провинциал-фискал Попцов и еще десять фискалов рангом поменьше. Всем им инкриминировались получение взяток и нанесение ущерба государству в особо крупном размере. Так, на Алексея Нестерова в деле было зафиксировано 39 эпизодов получения взяток, на Попцова – 11 эпизодов и так далее.
Теперь дело было за наказанием, меру которого должен был определить сам царь. Приговор царя был неожиданно жесток, даже для лишенных сантиментов петровских следователей. Бывшего главу российской «финансовой полиции» обер-фискала Нестерова ждало колесование. Эта ужасная казнь заключалась в методичном раздроблении ударами тяжелого металлического бруса рук и ног жертвы (и лишь после этого жертве отрубали голову). По окончании экзекуции то бесформенное мясо, которое осталось от человеческого тела, помещали на положенное плашмя колесо от телеги. Колесо закреплялось на верхушке врытого в землю столба – для лучшей видимости. Делалось это, так сказать, с педагогическими целями – «чтоб другим не повадно было». Поэтому эта зверская казнь и называлась «колесованием».
«Вышка» за чистосердечное
Колесование крайне редко применялось даже в безжалостные петровские времена. До сих пор непонятно, за что Петр решил так жестоко расправиться со своим бывшим соратником. Воровство? Так и другие воровали не меньше – но такой жестокой кары не удостаивались. Скорее всего, царь так осерчал из-за предательства со стороны того, кто пользовался его полным доверием. У Петра вообще была такая черта: царь особенно жестоко карал тех «отступников», к кому когда-то испытывал особо сильную личную симпатию. Эти люди, по мнению Петра, предали его не только как царя, но и как человека. А за такое Петр карал нещадно.
«Высшая мера» – правда, не столь мучительная, как для Нестерова, – назначалась и Савве Попцову. Ему должны были отрубить голову. Приговор Попцову вызвал возмущение (конечно же, негласное – иначе можно было поплатиться) даже среди сотрудников карательных органов. Арестованный Попцов активно сотрудничал со следствием, он дал исчерпывающие показания, раскрыл все незаконные схемы – и капитан Пашков вполне искренне обещал ему мягкое наказание. Обычно в подобных случаях так и бывало.
Но в этот раз Петр поступил иначе. Капитан Пашков по итогам дела выступил с представлением о назначении подследственному Попцову очень легкого (по тем временам) наказания: два года каторги с последующей пожизненной ссылкой. Фактически после двух лет заключения Савва Попцов получил бы свободу (конечно, без права покидать тот регион, который будет назначен ему в качестве места ссылки).
Что общего у царя и генсека?
Петр перечеркнул это «благодушное» представление. Монарх был неумолим: Попцову – смертная казнь. И пусть радуется, что эта казнь будет «милосердной» (то есть быстрой)!
В общем, сложилась ситуация весьма похожая на гораздо более позднюю историю со знаменитым советским валютчиком Яном Рокотовым, расстрелянным в 1961 году. Ян Рокотов тоже – в обмен на обещание о «снисхождении» – активно сотрудничал со следствием, во всем сознался и все подписал. И суд таки «снисхождение» проявил. Однако вмешался самодурствующий партийный лидер Хрущев – и настоял на «расстрельном» приговоре. И вот похожая история произошла за 240 лет до Хрущева.
24 января 1724 года в Санкт-Петербурге на Троицкой площади (близ Петропавловской площади) состоялась казнь обвиняемых по фискальному делу. Обер-фискала Нестерова колесовали. Провинциал-фискалу Попцову и еще двум фискалам отсекли головы. Остальные восемь обвиняемых были биты кнутом и отправились в ссылку.
Картину казни Нестерова описал очевидец немец Берхгольц: «Сперва ему раздробили одну руку и одну ногу, потом другую руку и другую ногу.
… Наконец его, все еще живого, повлекли к тому месту, где отрублены были головы трем другим. Положили лицом в их кровь и также обезглавили».
